Правила жизни: Сэр Элтон Джон

Рок-н-ролл хорош хотя бы тем, что такой человек, как я, может стать звездой.

Слава притягивает психов. Принцесса Диана, Джанни Версаче, Джон Леннон, Майкл Джексон — все они мертвы, причем двоих застрелили. У меня никогда не было телохранителя. Никогда — до тех пор, пока какой-то псих не убил Джанни.

Раньше я здорово заигрывал со смертью — незащищенный секс, куча наркотиков и алкоголь. Я должен был подцепить ВИЧ в восьмидесятых и умереть к началу девяностых, как Фредди Меркьюри, Рок Хадсон (американский актер. — Esquire) и многие мои друзья и любимые. Но мне здорово повезло.

Первый раз я занимался сексом в 23 — и это был секс с мужчиной. После этого я бросился наверстывать упущенное и теперь страшно жалею, что у меня не было секса в 14, 15 или, скажем, в 16 лет. Ведь это самый волнительный возраст для первого опыта.

Да, я употреблял наркотики, я покупаю тонны цветов, скандалю, ношу дурацкую одежду и коллекционирую очки. Но я всегда знал, зачем я здесь. Задайте тот же вопрос Линдси Лохан или Джастину Биберу, и вы увидите, что они вообще не понимают, что делают и для чего. Мне жалко их, потому что они потерялись сами в себе и не задумываются об этом.

Однажды я пытался покончить жизнь самоубийством, но это было самоубийство в вудиалленовском стиле: я открыл газ, но забыл закрыть окна.

Дурацкий мир: все обо всех знают сегодня всё.

Я не строчу в «Твиттере», меня нет на «Фейсбуке», и у меня нет мобильного телефона. Если ты всегда доступен, не остается места для тайны.

Я истовый луддит, если дело касается музыки. Я могу сочинять только за роялем.

Интернет лишил людей возможности быть друг с другом, общаться вживую и придумывать что-то новое. Сегодня люди все реже собираются в студиях, а вместо этого сидят по домам и создают новую музыку, которая иногда бывает неплоха, но эта музыка не проживет долго. Все, что я хочу сказать по этому поводу, — общайтесь. Общайтесь, выходите на улицы и делайте что-то, вместо того чтобы торчать в социальных сетях. Надеюсь, следующее поколение музыкантов отвернется от интернета, и мы получим совсем другую музыку. А пока я бы просто отключил интернет на пять лет — посмотрел бы, что произойдет.

Всегда хотел разбить гитару о чью-нибудь голову. Жаль, с пианино так нельзя.

Сегодня моя главная зависимость — это работа. Если в этом году я сыграю 120 концертов, то в следующем захочу сыграть 130. Возможно, это убивает меня, но я горжусь тем, что в году у меня бывает по двести перелетов.

Я хочу, чтобы мои дети понимали ценность денег. Когда Захарий (трехлетний сын Элтона Джона. — Esquire) будет подбирать себе первую машину, я хочу, чтобы это была такая же машина, как когда-то была у меня, — неплохая подержанная машина без роскоши и без излишеств. И никто не будет ему подносить эту машину на тарелочке.

На первое Рождество мы с Дэвидом подарили Захарию только садовые качели, но от наших друзей он получил такую гору подарков, что под коробками даже не было видно пола, а для того, чтобы все это распаковать потребовалась бы пара дней. В конце концов, когда мы навели минимальный порядок, Дэвид сказал: «Это просто непристойно. Ни один ребенок на Земле не заслуживает такой кучи подарков». Так что мы оставили качели, а все остальное отправили в тот украинский интернат (в 2009 году Элтон Джон и Дэвид Ферниш пытались усыновить мальчика с ВИЧ из украинского интерната, но власти отказались оформить усыновление, сославшись на то, что Украина не признает однополые браки. — Esquire).

Есть вселенских размеров разница между тем, чтобы называть кого-то своим партнером и называть кого-то своим мужем. Слово «партнер» следует припасти для тех, с кем ты играешь в теннис.

Сейчас в России говорят, что у них никогда не было гомосексуалистов. Видимо, даже не стоит напоминать, что Чайковский и Нуриев были геями.

Я впервые оказался в России в 1979 году и сразу понял, что за каждым моим шагом следят. Ко мне приставили переводчика, и было совершенно очевидно — зачем. Но все закончилось тем, что у нас с ним был неплохой секс — прямо на крыше моего отеля.

Иногда, пролетая над Альпами, я думаю о том, что снежные шапки — это и есть весь тот кокаин, который я вынюхал.

Музыка обладает исцеляющей силой. На несколько часов она может заставить тебя покинуть твое тело, чтобы ты мог, наконец, взглянуть на себя со стороны.

Каждого, кто скачет по сцене под фонограмму и берет 75 фунтов за входной билет, надо расстреливать, не задумываясь.

Вера, наполняющая отдельного человека, сострадательна и величественна, но организованная религия, как правило, превращает людей в толпу злобных леммингов.

Иисус просто хотел, чтобы люди любили и прощали.

Удивительное дело, но когда ты становишься отцом, все, что когда-то раздражало тебя в детях — крики и плач, — вдруг начинает нравиться, и даже успокаивает.

Маленький бар без названия, для своих. Время - ноябрь.
Подвал, никакой вывески, кнопка вызова домофона.
-Свои, - машу в камеру.
Дверь открывается, обнимаю бармена.
-Два "боярских"? - спрашивает он.
-Четыре, - улыбаюсь.
На улице не так уж и поздно, но мы с Лизой довольно подпитые.
Решили погулять по городу, замёрзли, купили бехеровки и по глоточку за два часа уговорили всю бутылку.
В баре пусто, будний день, все нормальные люди только возвращаются с работы.
Выпиваем, опять выпиваем. Лиза злая, я не сержусь, я привыкшая.

-Что случилось? - спрашивает бармен, глядя на неё.
-Всё плохо, - коротко бросает она. В глазах тоска.
Лизка отворачивается, показывая, что не настроена общаться.
-Катюша, ты как? - спрашивает он меня.
-В порядке, - улыбаюсь.
Мы тыщу лет знакомы. И у нас такая дружба, которую не обозначают словами, но понятно, что она есть.

-Ещё шотик? - спрашивает он меня через полчаса.
-Угу, - киваю, - Лиз, ты как?
-Водки хочу, - поворачивается она.
В руках телефон, на глазах слезы.
-Лиз, ну ты чего? - подлезаю я.
Она дает мне в руки телефон, и я читаю последнее сообщение.
"Лизочка, приезжай, пожалуйста, он выкинул в окно мои розы, я так больше не могу".
Отправитель Мама.

Я закрываю глаза. Мне нечего сказать. Я всё знаю. Я слышала эти истории уже миллион раз.
-Водки, Вась, - говорю я.
Вася молча наливает три стопки - мне, Лизке и себе.
Лизка выпивает, закуривает и начинает натурально рыдать, положив голову на руки. Я обнимаю её одной рукой.
-Что с ней? - спрашивает Вася.
-Маму жалко.
-А что случилось?

Я как-то писала, что Лизкина мама вышла замуж "затридцать". Вышла из-за страха возраста, вышла за неудачника, который чем дальше, тем больше пил.
Она даже убедила себя тогда в том, что есть любовь.
Жизнь сахаром была не долго. Зарабатывал он мало, иногда поднимал руку, и всё говорил жене о том, какая она недалёкая дура.
Мама тянула на себе семью, и когда Лизке было восемь, решила развестись, но… пожалела ребёнка. У ребёнка должна быть семья.

Ну а дальше - как у всех - как-то жили. Папа всё так же валялся у телика с пивом, мама пахала на одной работе, потом на второй. Лизка росла.
Наблюдала сцены из семейной жизни, видела, как папа орёт на маму, как мама плачет в Лизкиной комнате.
Смотрела на то, как папа уезжает на праздники, приходя домой натыкалась на битую посуду и фингал под глазом у мамы.
Папа кричал, когда мама кипятила в ведре тряпки (кому за 30 - помнят прекрасное время, когда прокладки найти было невозможно). Папа орал, что суп недосолен или пересолен, что мясо недожарено, а плита грязная.
Папа поливал грязью мамины наряды и маминых подруг.
Мама продолжала жить с папой. А подросток-Лиза не хотела вечерами возвращаться домой.

Один раз папа сломал маме нос, пришлось ехать в больничку, но, понятное дело, заявление мама писать не стала. Сор из избы не выносят.
Когда Лизке исполнилось восемнадцать, она изучала газеты по недвижимости, уговаривая маму разменять их двушку и разъехаться с папой. Мама, плача в её комнате, соглашалась и кивала.
Но дальше разговоров дело не шло.
Потом раны заживали, мама махала рукой и говорила, что папа, вроде бы, стал добрее, проживём уж как-то. И разговор про размен квартиры уходил в небытие.

Лиза поступила в универ. Но вместо того, чтобы учиться, тусовалась в сомнительных компаниях, лишь бы только не идти домой и не видеть всего этого. Потом она совсем сбежала из дома и бросила институт, чтобы работать и снимать отдельную квартиру.
А в скором времени решила, что надо вытаскивать маму. И понимая, что нельзя честно заработать деньги на новую квартиру, стала проституткой.
Поработала в Питере, потом махнула на Кипр, потом куда-то ещё.
Но почему-то вышло всё совсем не так, как она хотела.
Деньги кончались быстро, мама уходила на второй план - наркотики, шмотки, бухло, иногда - красивая жизнь. Деньги не держались, и в какой-то момент Лизка поняла, что никогда не купит квартиру для мамы.
"Не смогла я", - говорила мне несколько лет назад пьяная Лиза.

Сейчас Лизиной маме хорошо за шестьдесят, и мама больна.
Ноги не те, давление скачет, сил больше нет.
И как-то понятно уже, что сейчас слишком поздно для того, чтобы родителям разъезжаться.
Папа тоже стар и достаточно слаб, мама ухаживает за ним, а он за ней. Он меньше кричит и уже совсем не бьёт, стал гораздо терпимее.

Так говорит Лизе мама, потому что сама Лиза папу видеть давно уже не хочет.
Но иногда, когда Лиза звонит маме, мама сквозь слезы рассказывает, что папа в очередной раз выкинул какую-то херню.

Лизина мама больше не может себе готовить. Готовит в доме папа.
Врач запретил маме жирную пищу. Папа об этом знает, но даже в варёную гречку кидает огромный кусок сливочного масла. И мама покорно ест.
Лиза звонит папе с криками: "Я тебя умоляю, ты можешь не добавлять во всё подряд масло?! Ты можешь не жарить котлеты, а хотя бы запекать их в духовке? Ты можешь заменить жареную картошку на тушёную капусту?"
Папа отвечает, что так вкуснее. И кладёт трубку.

Лиза могла бы забрать маму к себе, но мама не едет. Потому что не хочет лезть в Лизину жизнь, и не хочет оставлять старого папу одного.

* * * * *
Лиза даёт мне в руки телефон, и я читаю последнее сообщение.
"Лизочка, приезжай, пожалуйста, он выкинул в окно мои розы, я так больше не могу".
Отправитель Мама.

Я закрываю глаза. Мне нечего сказать. Я всё знаю. Я слышала эти истории уже миллион раз.
Лиза плачет.
Я выпиваю.
Лиза любит маму. Очень сильно любит. И Лиза маму жалеет.
И эта жалость - она разъедает Лизу изнутри. Уже много лет. Потому что Лизка понимает, что спасти маму когда-то она не смогла, а сейчас уже поздно.
И мама до конца жизни будет жизнь в постоянном стрессе, и Лизин отец будет е*ать ей мозги до конца жизни. Мама - жертва.

Вася выпивает рюмку водки, потом вторую, и выходит из-за барной стойки.
Он садится рядом с Лизкой и говорит долго-долго. Он говорит что-то вроде:
-Я понимаю, что ты любишь маму, я понимаю, что ты её жалеешь.
Я знаю, что тебе больно. Но, поверь мне, эта боль не стоит твоей жизни. Ты должна прекратить её жалеть. Ты должна перестать страдать из-за того, что страдает она. Потому что ты - дочь, а это - её жизнь. Та жизнь, которую она выбрала сама для себя.

Это сейчас она старая и слабая, это сейчас она не может уже что-то изменить, но ведь для того, чтобы всё это поменять, у неё была целая жизнь, понимаешь?
Она была молодой. Она когда-то была сильной, ты сама говоришь, пахала на двух работах.
Она САМА выбрала этого человека. И она САМА осталась с ним. Она МОГЛА от него уйти, но не ушла. Могла уйти до тебя, могла уйти после того, как ты родилась. Она могла уйти от него, когда тебе было 8-10-15 лет. Но она САМА не ушла. И ты не имеешь права нести этот крест, это не твой крест! Это не твой выбор! Это не твоя ошибка!
Не живи этим! Не думай об этом постоянно. Не реагируй так на все эти смски. Они же постоянны, да?

-Да… - отвечает растерявшаяся Лиза.
-Никогда, слышишь, никогда нельзя перекладывать на себя ответственность за решения своих родителей. Они свою жизнь уже прожили.
Утешать, помогать, любить, уважать - да, но ставить их жизнь во главу угла - никогда! Жалость - деструктивное чувство. От того, что ты сейчас здесь рыдаешь - мама счастливее не станет, а папа не перестанет вести себя так. Абстрагируйся, отойди, посмотри со стороны, пройди мимо...
В своей жизни они сами сделали свой выбор, и сами делали свои ошибки. Не тебе за них отвечать.

А я смотрела на него и понимала, что никогда не видела его таким.

* * * * *
Вася закрыл бар изнутри. Лизку мы уложили спать на диванчике в соседнем зале.
Мы с ним молча пили водку.
Он вдруг сказал:
-Ты знаешь, что я в дурке лежал?
-Нет, - удивилась я.
-Год почти.
-Боже, когда?
-Мне 15 было.
-Что случилось?
-Мой отец был сутенёром.

-Ты знал об этом? - я удивилась очень сильно.
-Конечно, он никогда этого и не скрывал. Я маленький был, у нас комната была в коммуналке. Потом он выкупил вторую, через год третью. Это всё в 90-е было. В итоге вся квартира стала нашей. И у нас девочки жили…
-Какие девочки? - глупо уточнила я.
-Такие, как ты, - спокойно ответил он.

Я даже протрезвела. И внимательно посмотрела на него.
-Кать, я знаю, что ты проститутка.
-Откуда?
-Я девять лет с путанами жил.
-Оооок, - согласилась я, - продолжай.
Бл*ть, что тут скажешь...
-Ну так вот, девочки приезжали молоденькие, из регионов, на заработки, жили все у нас. Спали, ели, трусы в ванной сушили. Девки менялись, уезжали, приезжали...
-А как же мама?
-Ну а что мама? Мама знала, сделать ничего не могла. Или не хотела. Для нас это нормально было, вот такая вот у отца работа.
-О*уеть…
-Ну да, возможно, - Вася был спокоен.

Он разлили последнюю водку из бутылки и мы чокнулись.
-Они все разные были. Одни приезжали, другие уезжали. Я, маленький, подсматривал, как папа их драл.
-Бог мой, прямо в вашей квартире?!
-Ну да, чё далеко ходить?
-А мама знала?
-Знала, - усмехнулся он, - ну, то есть, наверняка знала.
Я помотала головой. Хрень какая-то.
-Зачем они у вас жили?
-Так дешевле было, видимо, я не знаю, я не задумывался. Передержка бл*дей.
-И мама ничего не говорила?
-Кать, я просто не помню, веришь. Может и говорила. Но он сильный был, страшный человек. А она… красивая такая, слабая, женственная.
Вася достал мобильник и показал мне фотку мамы.
-Красивая, - согласилась я.

-Знаешь, Катя, а он её бил всё время. А я ничего не делал. Я боялся, боялся пойти против него. Однажды случай был, они поругались страшно, и папа подошёл ко мне, дал денег и сказал, чтобы я сходил за соком. И я обул кроссовки и пошёл. И чувствовал, что сейчас что-то будет. Но всё равно вышел за дверь. Но не ушёл, а стоял у двери и прислушивался. И он начал орать, а потом она заорала. А я стоял и плакал от бессилия, что не могу ничего сделать.
-Сколько тебе было?
-Двенадцать лет.
-Маленький ещё…
-Ну да, наверное, - Вася закурил, - и я пошёл за соком. Купил три вида - апельсиновый, вишнёвый и томатный. Я помню, понимаешь, помню, какие соки я купил тогда. И пришёл домой.
Открываю дверь, а коридор большоооой, и в конце коридора стоит велосипед. А рядом с велосипедом сидит мама. В крови. И лицо - кровавое месиво. Понимаешь? Моя красивая мама сидит на полу. И не плачет.

Из кухни выходит отец и говорит - иди к себе. И я ставлю соки на пол в коридоре и иду к себе. И ложусь в кровать. И долго лежу, так и не уснул. Боялся выйти из комнаты.
А через год папа оплатил маме пластическую операцию, денег-то много было, а жена должна быть красивой. Ну она стала снова красивой, но уже другой немного. Лицо поменялось.
Я тогда сказал маме: "Мама, давай убежим!" А она, представляешь, сказала: "Я не могу, я его люблю, он мой муж…".

Вася замолчал. Я положила свою руку на его.
-А дальше что? Что сейчас?
-А ничего, - сказал он, - сейчас ничего
-Она ушла от него?! - я ждала, я так ждала, что он скажет "да". Потому что Вася видел свою маму, видел то, как отец над ней измывался. Вася всё понимал. И сейчас, меньше часа назад, он всё так правильно, так грамотно сказал Лизе.
-Нет, - усмехнулся он, - отец её убил.

У моих родителей был культ английской спецшколы.
Оно и понятно — учили там шибче и за детьми смотрели строже да и язык давали по-настоящему, так, чтоб и говорить и читать-писать потом можно было.
Сестру мою обучали в пафосной 45-ой школе, меня, на десять лет младшую, отдали в 4-ую (1260), тоже вполне себе приличную школочку.
Ну, а уж в самих спецшколах культ супершколости раздувался до невозможности. Это просто отдельный вид снобизма: мы-то, де, во-он, как учимся, рази ж с кем сравнишь?
Стоит ли удивляться, что я кроме спецшколы для сыночка помыслить не могла другого места обучения?
Но от моей родной 4-ой мы уехали в Черемушки и пробиваться надо было в новую, совершенно незнакомую мне 1280, где нас никто не ждал.
Могла ли я допустить, чтобы мальчик туда не попал?
Я устроилась вечерней уборщицей и два года бегала по школе со шваброй.
И к Никошиному семилетию школа приветливо распахнула свои железные двери.
Но он же был не просто мальчик, а самый-живой-ребенок-на-свете!
Проворный, подвижный и очень плохо управляемый. Очень скоро я привыкла, что мы в школе хуже всех и такими и будем. У него прекрасно работала голова, он мог бы отлично учиться, но это учительницу не интересовало — он вел себя кромешно и она щедро сыпала ему двойки.
К концу начальной школы на фоне чистеньких, воспитанных деток резко выделялся мой замечательный мальчик-отметки плохие, поведение ужасное... В общем у меня была роль мамы исчадия и я сильно страдала.
Но вот, наконец, мы окончили начальную школу. В честь события организовали концерт и я, сидя в зале, с тоской смотрела, как хорошие детки на сцене пилят скрипочки, танцуют и читают стишки собственного сочинения.
И тут к учительнице подошел Никошенька и вежливо попросил позволить ему спеть «песенку про паровозик».
Получив разрешение, он бодро вышел на сцену, пошептался с аккомпаниатором, снял галстук, и, расстегнув ворот крахмальной рубашечки, в миг из приличного ребенка превратился в оторву и записную шпану.

Он всегда был на редкость артистичен и изобразить мог, что хошь.
Ну, я-то сразу поняла, что он там петь собрался. И кулак показывала и шипеть пыталась, но сидела я далеко и остановить его не могла.
«Постой, паровоз» — вот, что он выбрал для исполнения.
Исполнил здорово — настоящий хулиган получился.
Мне бы вполне хватило его дневника, незачем было меня добивать и петь со сцены, что он «к ма-аменьке рОдной....».
Стыдно было и горько.
И я принялась это переваривать.
Конечно, это был вызов. Нарушение границ дозволенного: «А что ты, мама сделаешь?».
Я не сделала ничего. Сказала, конечно, что он негодяй и мне было стыдно. Он веселился.
И я поняла, что ему обязательно надо дать почувствовать, каково мне было в том зале.

Днем позже мы шли с ним и знакомой девочкой по Зубовскому бульвару. Настроение у сыночка было прекрасное: каникулы, в книжном «Прогресс» ему купили видеокассеты с бетменами какими-то, и все мы мирно топали к метро.
Вот там-то, у метро «Парк культуры» меня и осенило.
— Знаешь, зря я тебя ругала, хорошая песня была вчера.
Покрепче взяв его за руку, я продолжила:
— Я даже, пожалуй, сама ее спою.
И тотчас заорала на всю Крымскую площадь:
— Постой паровоз, не стучите колеса, ка-а-андуктор, нажми на таррррмазааааа!!!
Умная девочка сделала длинный прыжок в сторону и стала не с этой чокнутой тетей.
Сын дергал руку и говорил:
— Заткнись, заткнись сейчас же.
А я держала его крепко-крепко и орала песню, громко, как могла. Люди встали кольцом и смотрели с интересом.
Я допела куплет. Мальчик был злой и красный, выдирался, шипел. Чего-то мне не хватало для победы
— Ты думал, я блатных песен не знаю? Я знаю такие, каких ты и не слышал!
И я громким, сиплым (насколько сумела) голосом запела «Окурочек»:
— «Стой, стреляю» — воскликнул конвойный. Злобный пес разорвал мой бушлат, Дорогие начальники будьте спокойны, я уже возвращаюсь назад.
Такого Коленька от мамы не ожидал. Он уже был не красный, а фиолетовый, когда сказал:
— Прошу тебя, перестань, я ПОНЯЛ!
И я тотчас перестала и мы спокойно пошли дальше.

Полгода спустя мы вели домой его приятеля, тоже довольно озорного мальчика и тот принялся что-то выкрикивать, пока мы брели через пустырь.
— О, говорю я — поорать всегда приятно, я тоже сейчас орать начну, вот только выйдем на Профсоюзную, там народу побольше.
— Валяйте — засмеялся чужой, непуганный мальчик и тут мой Коля взял его за руку и внушительно сказал:
— Она МОЖЕТ!

Вчера по почину жены сели смотреть "А зори здесь тихие." Сцена с проходом через болото. Я говорю:

- Да уж, полные сапоги жижи болотной.
Жена отвечает:
- Да ладно... Мне как-то подруга говорила, как их дед страшно не любил это кино. Говорил: да на войне всё не так было, тут всё чистенько, а на самом-то деле...

***

Из книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо"

«Тебе это понятно? Это можно понять сейчас? Я хочу, чтобы ты мои чувства поняла... Без ненависти стрелять не будешь. Это — война, а не охота. Я помню, как на политзанятиях нам читали статью Ильи Эренбурга „Убей его!“ Сколько раз встретишь немца, столько раз его убей. Знаменитая статья, ее тогда все читали, заучивали наизусть. На меня она произвела сильное впечатление, у меня в сумке всю войну лежала эта статья и папина „похоронка“... Стрелять! Стрелять! Я должна мстить...»
Валентина Павловна Чудаева, сержант, командир зенитного орудия

«А тут снова бой начался... Под Севском немцы атаковали нас по семь-восемь раз в день. И я еще в этот день выносила раненых с их оружием. К последнему подползла, а у него рука совсем перебита. Болтается на кусочках... На жилах... В кровище весь... Ему нужно срочно отрезать руку, чтобы перевязать. Иначе никак. А у меня нет ни ножа, ни ножниц. Сумка телепалась-телепалась на боку, и они выпали. Что делать? И я зубами грызла эту мякоть. Перегрызла, забинтовала... Бинтую, а раненый: „Скорей, сестра. Я еще повоюю“. В горячке...»
Ольга Яковлевна Омельченко, санинструктор стрелковой роты

«Вы — писательница. Придумайте что-нибудь сами. Что-нибудь красивое. Без вшей и грязи, без блевотины... Без запаха водки и крови... Не такое страшное, как жизнь...»
Анастасия Ивановна Медведкина, рядовая, пулеметчица

«До Варшавы дошла... И все пешочком, пехота, как говорится, пролетариат войны. На брюхе ползли... Не спрашивайте больше меня... Не люблю я книг о войне. О героях... Шли мы больные, кашляющие, не выспавшиеся, грязные, плохо одетые. Часто голодные... Но победили!»
Любовь Ивановна Любчик, командир взвода автоматчиков

«На войне кто о чем мечтал: кто домой вернуться, кто дойти до Берлина, а я об одном загадывала — дожить бы до дня рождения, чтобы мне исполнилось восемнадцать лет. Почему-то мне страшно было умереть раньше, не дожить даже до восемнадцати. Ходила я в брюках, в пилотке, всегда оборванная, потому что всегда на коленках ползешь, да еще под тяжестью раненого. Не верилось, что когда-нибудь можно будет встать и идти по земле, а не ползти. Это мечта была!..
Дошла до Берлина. Расписалась на рейхстаге: «Я, Софья Кунцевич, пришла сюда, чтобы убить войну».
Софья Адамовна Кунцевич, старшина, санинструктор стрелковой роты

«Дали мне за мои ордена и медали какие-то такие специальные талоны, чтобы я могла пойти в военторг и купить что-нибудь. Я купила себе сапожки резиновые, тогда самые модные, купила пальто, платье, ботинки. Шинель решила продать. Иду на рынок... Я пришла в летнем, светлом платье... С заколкой в волосах... И что я там увидела? Молодые ребята без рук, без ног... Весь народ воевавший... С орденами, с медалями... У кого руки целые, ложки самодельные продает. Женские бюстгальтеры, трусики. А другой... Без рук, без ног... Сидит и слезами умывается. Копеечку просит... Никаких инвалидных колясок у них не было, они ездили на самодельных досках, толкая их руками, у кого они были. Пьяные. Пели „Позабыт, позаброшен“. Вот такие сцены... Я ушла, я не продала свою шинель. И сколько я жила в Москве, лет пять, наверное, я не могла ходить на рынок. Я боялась, что кто-нибудь из этих калек меня узнает и крикнет: „Зачем ты меня тогда из-под огня вытащила? Зачем спасла?“ Я вспоминала одного молодого лейтенанта... У него ноги... Одна отрезана осколком, другая еще на чем-то висела... Я его перевязывала... Под бомбами... А он кричал мне: „Не тяни! Добей!! Добей... Я тебе приказываю...“ Понимаете? И вот я все время боялась встретить этого лейтенанта...»
Зинаида Васильевна Корж, санинструктор кавалерийского эскадрона

«Когда шла война, нас не награждали, а когда кончилась, мне сказали: „Наградите двух человек“. Я возмутилась. Взяла слово, выступила, что я замполит прачечного отряда, и какой это тяжелый труд прачек, что у многих из них грыжи, экземы рук и так далее, что девчонки молодые, работали больше машин, как тягачи. У меня спрашивают: „Можете к завтрашнему дню представить наградной материал? Мы еще наградим“. И мы с командиром отряда ночь сидели над списками. Многие девчата получили медали „За отвагу“, „За боевые заслуги“, а одну прачку наградили орденом Красной Звезды. Самая лучшая прачка, она не отходила от корыта: бывало, все уже не имеют сил, падают, а она стирает. Это была пожилая женщина, у нее вся семья погибла».
Валентина Кузьминична Братчикова-Борщевская, лейтенант, замполит полевого прачечного отряда

«Если долго шли, искали мягкой травы. Рвали ее и ноги... Ну, понимаете, травой смывали... Мы же свои особенности имели, девчонки... Армия об этом не подумала... Ноги у нас зеленые были... Хорошо, если старшина был пожилой человек и все понимал, не забирал из вещмешка лишнее белье, а если молодой, обязательно выбросит лишнее. А какое оно лишнее для девчонок, которым надо бывает два раза в день переодеться. Мы отрывали рукава от нижних рубашек, а их ведь только две. Это только четыре рукава...»
Клара Семеновна Тихонович, старший сержант, зенитчица

«После войны... Я жила в коммунальной квартире. Соседки все были с мужьями, обижали меня. Издевались: „Ха-ха-а... Расскажи, как ты там б... с мужиками...“ В мою кастрюлю с картошкой уксуса нальют. Всыпят ложку соли... Ха-ха-а...
Екатерина Никитична Санникова, сержант, стрелок

«Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу... Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины... Они кричали нам: „Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п... наших мужиков. Фронтовые б... Сучки военные...“ Оскорбляли по-всякому... Словарь русский богатый...
Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. „Что с тобой?“ — „Да ничего. Натанцевалась“. А это — мои два ранения... Это — война... А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились — сороковой размер».
Клавдия С-ва, снайпер

«Никогда не знаешь своего сердца. Зимой вели мимо нашей части пленных немецких солдат. Шли они замерзшие, с рваными одеялами на голове, прожженными шинелями. А мороз такой, что птицы на лету падали. Птицы замерзали. В этой колонне шел один солдат... Мальчик... У него на лице замерзли слезы... А я везла на тачке хлеб в столовую. Он глаз отвести не может от этой тачки, меня не видит, только эту тачку. Хлеб... Хлеб... Я беру и отламываю от одной буханки и даю ему. Он берет... Берет и не верит. Не верит... Не верит!
Я была счастлива... Я была счастлива, что не могу ненавидеть. Я сама себе тогда удивилась...»
Наталья Ивановна Сергеева, рядовая, санитарка

Основой всех религий, большинства восточных притч и самых лучших речей Стива Джобса является концепция, что мироздание умнее нас. Отсюда и всякие «Человек предполагает, Бог располагает», «Нам не дано предугадать...», «Иди за сердцем следом, хоть этот путь неведом...»
У нас слишком узкий угол зрения, мы не видим картинку целиком и не знаем, что нас ждёт впереди, поэтому приходится разыгрывать ту шахмату, которая на руках. С одной стороны немного экстрим, а иначе было бы не так интересно.

У меня есть один из самых любимых постов в ЖЖ на эту тему от Макса Фрая:

“Сегодня пересаживали рыбок из одного аквариума в другой.
В ходе издевательства над животными в очередной раз подтвердились следующие житейские правила:
— сопротивление судьбе — главная причина стрессов;
— если вам кажется, что судьба обращается с вами грубо и немилосердно, это вовсе не значит, что вам желают зла. Просто вы заняли неудобную для нее позицию;
— если увлеченно заниматься любимым делом (например, сосать корягу), можно пропустить даже апокалипсис.”

Расскажу свою самую несчастную и одновременно очень счастливую историю. И новость.

В 2005 году я копила деньги на квартиру. Я два года ходила пешком за едой на рынок, отказывала себе во всём, вела дневник расходов, закрашивала дырки на капроновых колготках лаком для ногтей, я отдыхала в Пестово Московской области, и у меня была одна единственная сумка и один самый маленький пузырёк духов (я сейчас сама уже в это почти не верю). Я накопила таким образом 18 тысяч долларов, отнесла их в самый доверчивый банк, выпросила кредит и начала подыскивать себе однокомнатную квартиру.

Тогда я обошла все самые плохие однушки в городе, после просмотра некоторых очень хотелось как следует помыться дустом. Но меня грела мысль, что к 60 годам я выплачу кредит и у меня будет своя однокомнатная квартирка в спальном районе Москвы. Я не сдавалась.

И вот мы её нашли. 37-метровая квартирка в многоэтажке в Беляево. Кухня 6 метров, зато санузел раздельный, прожжённый табаком линолеум времён взятия Измаила, зато балкон 7 метров.
В квартире жила бабка. Даже не так. Это была Бабка. Энергичная старушенция, которая хотела переехать в квартиру похуже и получить разницу наличными на будущие нужды. Бабка уверила нас, что уже присмотрела себе пару вариантов и съедет в течение месяца, мы выплатили депозит и стали ждать.
Я рисовала планы помещений, обсуждала с девчонками цвет обоев, пескобетон, кафель и как утеплить балкон и построить там гипсокартонную библиотеку.

А Бабка меж тем не очень-то и торопилась. И я очень боялась её тревожить, потому что каждый раз когда я звонила, Бабка рассказывала мне, как все хотят её надуть, отобрать у неё жильё, а её выселить на улицу и риэлторы кружат над ней чОрными воронами. В конце концов выяснилось, что Бабка не хочет менять район, не может жить в старом доме, ей нужна большая кухня, ей плохо без семиметрового балкона и везде, где она была, вот прям везде совершенно безобразный ремонт.

На самом деле, Бабка, конечно, не была виновата. Мы обе просто были поставлены в такие условия, когда нам не оставалось ничего делать, кроме как искренне от всей души ненавидеть друг друга. У меня таяла надежда получить свой дом, а у неё рос страх потерять свой. Все два месяца пока Бабка морочила мне голову, я просыпалась с мыслью, как же я её ненавижу. Я научилась мысленно отключаться от реальности, когда она вопила мне в телефонную трубку, что я её граблю, а я машинально её убеждала не кипятиться, я придумывала самые извращённые способы, как бы перерезать ей горло в подворотне и это меня успокаивало даже больше чем надежда наконец получить свою квартиру. Но всё кончилось банально. Через два месяца цены в Москве изрядно подросли и ни Бабка, ни, тем более, я со своим кредитом уже ничего купить не могли. Бабка меня продинамила и объявила, что квартиру она не продаёт и депозит возвращает.

Я лежала на полу в съёмной квартире, курила и не хотела никого видеть. Вообще я не курю, но мне казалось, это добавляет моменту трагичности. Нельзя тосковать как Блок и при этом не курить. Страдать сытым трезвым без сигареты сидя на диване — это оксюморон. Поэтому я лежала на полу, курила и думала о том, что, каждый шаг на пути к счастью, к намеченным целям — это всегда маленький подвиг, это упорство, это работа рук, разума и сердца. Но почему-то и это не работает, судьба ко мне крайне несправедлива, и я обречена влачить жалкое и бездомное существование.

Потом пришёл мужчина и указал мне на в общем-то очевидный и очень позитивный факт – начальный взнос мне вернули, а стало быть, у нас на руках образовалась огромное количество свободной наличности. И чтобы как-то поднять себе настроение я забронировала лучший отель в старом городе в Стокгольме на выходные. Съездить на уикенд в Европу — притом, что я несколько лет до этого старалась лишний раз не ездить на метро в целях экономии, это виделось мне примерно как полёт на Луну в компании, ну скажем, группы Битлз. Потом я вошла во вкус.

Я начала инвестировать в себя, подучила английский, французский, начала учиться выступать на публике, завела друзей заграницей, сфокусировалась на карьере, наполучала сертификатов по специальности, подрастила себе общий доход, отказалась работать в Брюсселе, согласилась работать в Канаде на неплохих условиях.

Решила больше никогда не копить денег и придерживаться теории, что счастье — это не пункт назначения, счастье — это средство передвижения. И тогда я поехала в Лондон жить в роскошном отеле Бертрана Рассела, потом на море на Крит и Санторини, потом слушать джаз и смотреть Климта в Вену. Я обновила себе гардероб, попутешествовала по Европе, пожила в настоящем средневековом немецком замке на Рейне, научилась есть устрицы в лучших мишленовских ресторанах, ходить на файвоклок в отель Ритц, да и вообще затрудняюсь назвать общее количество своих сумок, а ведь есть ещё и туфли. В общем, квартира, которую я не купила, сделала меня счастливой. Я объездила весь мир и завела мечту купить себе самолёт.

Так вот полчаса назад я стала обладательницей трёхэтажного дома в восемнадцати минутах езды от работы. Не сама, конечно, в кредит. Но меня греет мысль, что к 60 годам я его выплачу и у меня будет свой дом с четырьмя сортирами. Вы можете себе представить это роскошество – четыре сортира? У меня две гостиные, одна даже с камином, столовая, библиотека, кабинет, спортзал. И всё это отдельные помещения. Четыре спальни, прачечная, пока неутверждённая сауна, терраса с видом на мой собственный сад, где растёт моя собственная черёмуха, пионы, малина и почему-то ревень. Когда я буду лежать в своей собственной ванне, то я буду смотреть в окно, за которым будут показывать, как садится солнце далеко на горизонте за Скалистые горы.

Под яблоней я повешу гамак, потому что я его пообещала Маше с аккордеоном.
На первом этаже у меня будет барная стойка и дансинг, потому что в любой момент могут прийти Женя и Таня и захотеть танцевать сальсу.
А в кабинете я поставлю телескоп и очень большой глобус... ну просто потому что я всегда мечтала иметь телескоп и очень большой глобус, а себе я больше никогда ни в чём не отказываю.

Бабка, родненькая, здоровичка тебе богатырского и мужа богатого.

Тут не финансы и материальные достижения главное, а то, что "У нас слишком узкий угол зрения, мы не видим картинку целиком и не знаем, что нас ждёт впереди", посему не редкость, когда "Не было бы счастья, да несчастье помогло."

Историк СЕРГЕЙ ЦВЕТКОВ рассказывает малоизвестные случаи из жизни Фёдора Шаляпина: как будущего оперного певца не приняли в хор, про его падение на сцене во время дебюта и про просьбы к властям устраивать обыски в удобное для него время.

Шаляпин начал свою артистическую карьеру с того, что пятнадцатилетним юношей обратился в дирекцию казанского театра с просьбой прослушать его и принять в хор. Но из-за мутации голоса он спел на прослушивании чрезвычайно плохо. Вместо Шаляпина в хористы приняли какого-то долговязого девятнадцатилетнего парня, с чудовищным «окающим» говором.
Свое первое фиаско Шаляпин запомнил на всю жизнь, а долговязого конкурента надолго возненавидел. Много лет спустя в Нижнем Новгороде Шаляпин познакомился с Максимом Горьким и между прочим рассказал о своей первой певческой неудаче.
Горький рассмеялся:
— Дорогой Феденька, так это ж был я! Меня, правда, скоро выгнали из хора, потому что голоса у меня вообще не было никакого.

***
Дебют Шаляпина на оперной сцене был весьма запоминающимся. Шаляпин в то время был главным статистом в театре. Ему поручили бессловесную роль кардинала, который должен был торжественно проследовать через всю сцену в сопровождении свиты. Перед первым в жизни выходом на сцену Шаляпин так волновался, что у него дрожали ноги и руки. Он долго объяснял бестолковым младшим статистам их обязанности, в тайне предвкушая, как ахнет зал от их величественного шествия.
— Следуйте за мной и делайте все так же, как я! — приказал он свите и вышел на сцену.
Но едва сделав шаг, Шаляпин в волнении наступил на край своей длинной красной мантии и рухнул прямо на пол! Сопровождавшая кардинала свита решила, что так и надо, и тоже упала! Главный статист героически пытался встать на ноги, выпутаться из широкой мантии — бесполезно. Барахтаясь в кардинальском облачении, он так и прополз на четвереньках через всю сцену! А за ним, также конвульсивно подрагивая, ползла свита...
Публика хохотала до колик. Едва Федор Иванович оказался за кулисами, его схватил взбешенный режиссер и спустил с лестницы, дав будущему украшению русской сцены хорошего пинка под зад.

***
У Шаляпина был секретарь и помощник Петр, который оберегал певца от назойливых журналистов и театральных критиков.
Во время одной из поездок по Европе к певцу в гостиницу пришел известный музыкальный критик. Его встретил секретарь.
— Федор Иванович сейчас занят, — сказал он. — На все ваши вопросы готов ответить я.
— Каковы планы маэстро Шаляпина на ближайшее будущее? — поинтересовался музыкальный критик.
— Мы едем в Милан, где будем петь в «Ла Скала», затем дадим в Лондоне концерт в честь английского короля, потом поедем в Париж...
— Все правильно, Петр, — загремел из соседней комнаты голос Шаляпина. — Только не забудь взять меня с собой!

***
Однажды Шаляпин вышел на оперную сцену. Оркестр выдал вступление, но... великий бас молчал. Растерянный дирижёр повторил вступление ещё раз. Шаляпин, так и не открыв рта, грустно обвел глазами зал, сокрушённо покачал головой и... ушел.
В уборную к нему влетел взволнованный владелец оперы:
— Фёдор Иванович, голубчик! Не губи! В зале аншлаг.... Ты же меня без ножа режешь!..
Певец исподлобья глянул на него и выдохнул:
— Не могу сегодня, понимаешь. Тоска, брат...
И безразлично добавил:
— Убытки запиши на мой счёт...

***
Однажды в пору революции Шаляпин пришел к своему другу художнику Коровину и сразу пожаловался:
— Черт знает что такое! Меня обязали выступить сегодня перед конными матросами. Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?
— Не знаю, что такое конные матросы, — сумрачно отвечал Коровин, — но валить отсюда надо...

***
Во время революции дом Шаляпина часто подвергался ночным обыскам. Искали «буржуйские ценности»: бриллианты и золото, но не брезговали и серебряными ложками и вилками.
После одного из таких ночных налетов Шаляпин пожаловался Зиновьеву:
— Я понимаю — революция... И, в сущности, я не против обысков, но нельзя ли обыскивать меня в удобное для меня время, с восьми до девятнадцати, например?

***
Однажды к Шаляпину явился певец-любитель и довольно бесцеремонно попросил:
— Федор Иванович, мне в аренду необходим ваш костюм, в котором вы пели Мефистофеля. Не беспокойтесь, я вам заплачу!
Шаляпин встал в театральную позу, набрал в легкие воздуха и пропел:
— Блохе кафтан?! Ха-ха-ха-ха!..

***
Однажды в Большом театре шла опера «Дон Карлос». Партию короля Филиппа пел Шаляпин, великого инквизитора — Василий Петров.
Надо сказать, что Петров преклонялся перед гением Шаляпина, а Шаляпин, в свою очередь, высоко ценил голос и талант Петрова.
Перед началом третьего действия Петров сказал Шаляпину:
— А ведь я тебя сегодня перепою, Федя!
— Нет, Вася, не перепоешь! — ответил Шаляпин.
— Перепою!
— Нет, не перепоешь!
Начался акт.
Петров, обладавший могучим голосом, завершил фразу громоподобным раскатом, который заглушил оркестр и заполнил весь театр — от партера до галерки.
В какие-то доли секунды Шаляпин понял, что это перекрыть уже нельзя. И на слова великого инквизитора король Филипп неожиданно ответил... шепотом. Он прошептал свою реплику в абсолютной тишине, и от этих слов, гениально произнесенных Шаляпиным, в зале буквально повеяло зловещим холодом.
Успех был полный, и овация продолжалась несколько минут.
Когда закрылся занавес, Шаляпин шутливо подмигнул Петрову:
— Вот так-то! А ты орешь во всю глотку!..

***
Среди артистов разгорелся спор о том, что такое искусство. Шаляпин, послушав, незаметно удалился в другую комнату. Потом внезапно распахнул дверь, стал на пороге смертельно бледный, со взъерошенными волосами, дрожащими губами, с полными ужаса глазами и закричал:
— Пожар!
Поднялась паника, крики... Но Шаляпин вдруг рассмеялся:
— Теперь вам понятно, что такое искусство?..

***
Шаляпин всегда возмущался людьми, которые считают труд артиста легким.
— Они напоминают мне, — говорил певец, — одного извозчика, который как-то вез меня по Москве:
— А ты, барин, чем занимаешься? — спрашивает.
— Да вот пою.
— Я не про то. Я спрашиваю, чего работаешь? Петь — это мы все поем. И я пою, когда скучно станет. Я спрашиваю: ты чего делаешь?

Весной 1828 года, 26 марта, при содействии Бауэрнфельда и Купельвизера (и участии Фогля), Шуберт наконец-то согласился составить концерт из собственных произведений. Потребность в деньгах и известности чувствовалась все сильней. В программе была первая часть струнного квартета соль-мажор ор. 161, фп. трио ор. 100, Schlachtgesang для мужского хора и уйма песен для голоса и фп. Auf dem Strom (тенор, валторна, фп.; Ричард Люис, Деннис Брейн, Эрнест Лаш), неповторимой красоты дуэт голоса и валторны, был написан специально к случаю. Пресса откликнулась неохотно — первый отзыв был напечатан в Дрездене 12 июня, 2 июля сдержанная рецензия вышла в Берлине. Венская пресса обошла событие стороной.

Тем не менее концерт собрал 800 флоринов — самый масштабный заработок всей шубертовой жизни. Он тут же купил себе наконец собственное фортепьяно взамен прежде арендованных, сводил Бауэрнфельда на концерт Паганини, раздал долги, и через несколько недель оказался на той же мели, что и прежде.

В ноябре того же года Шуберт умер. Опись всего его имущества после смерти выглядела так:

3 вечерних фрака, 3 сюртука, 10 пар брюк, 9 жилетов;
1 шляпа, 5 пар туфель, 2 пары сапог;
4 сорочки, 9 шарфов и платков, 13 пар носков, 1 простыня, 2 покрывала;
1 матрас, 1 подушка, 1 одеяло.

Самый странный матч в истории футбола сыграли Барбадос и Гренада в 1994 году. Чтобы занять первое место, Барбадосу надо было победить, причём с разницей, как минимум, в два мяча.

Шла 83-я минута, счёт – 2:1, что Барбадос совершенно не устраивало. И тогда отчаянные барбадосцы придумали совсем уж парадоксальный ход – забили гол в свои собственные ворота! Чем заработали аж 30 минут добавленного времени.

Этого Барбадосу хватило, чтобы забить, а забитый в добавленное время гол, по правилам, считался «золотым» и приравнивался к двум.

Оторопевшие гренадцы побежали в ответ забивать гол в свои ворота, а Барбадосу пришлось теперь стоять на страже и своих, и чужих ворот.

В конце концов, план Барбадоса сработал. Матч закончился со счетом 4:2 в его пользу.

Вражда между частью украинцев и русскими, активно культивируемая в Киеве после государственного переворота, привела к массовой драке на одном из турецких курортов Кемера. Очевидцы сообщают, что происходящее напоминало побоище и успокаивать "русско-украинскую войну" пришлось нескольким экипажам полиции.

"В одном из отелей Кемера полиции пришлось разнимать российских и украинских туристов, которые устроили драку. Как утверждают очевидцы, пьяные реплики отдыхающих с Украины в отношении курортников из России стали причиной массового побоища".

Свидетели, снимавшие драку между русскими и украинцами на видео, сообщили, что после ужина "группа киевлян изрядно выпив спиртного, принялась скандировать "Москаляку на гиляку!". Находящиеся в отеле российские туристы из Санкт-Петербурга немедленно сделали им замечание. А вот после того, как на замечание украинцы не отреагировали, продолжая оскорблять россиян, началась массовая драка.

"Мордобой был просто до небес. Дрались шезлонгами, стульями, топили кого-то в бассейне отеля. Приехало большое количество машин полиции",- заявил один из постояльцев гостиницы.

"Это было нечто. Сидит компания пьяных хмырей, кричит про москалей, им делают замечание, они только хуже начинают, вскакивают двое русских, подбегают и бьют. В ответ вскакивает десяток украинцев, бегут на россиян, стулья хватают, тут русские поднимаются – и понеслась, все что под рукой есть идет в ход. Охрана и персонал разбежался к чертям! Рубка как в гражданскую была!",- делится свидетель.

Русские настолько разошлись, что дальше досталось и англичанам и немцам, французы дрались на стороне русских, также им помогали кавказцы, казахи и белорусские туристы.

Еще одна отдыхающая отметила, что после окончания драки россияне подняли над отелем небольшой российский флаг, который оказался у кого-то из отдыхающих, но турецкая полиция его немедленно сняла. Ведется расследование, отдыхающие частично разъехались из отеля, передает Politonline.ru.

Добавим, что россияне уже становились героями необычных новостей, находясь на отдыхе. Например, во время революции в Египте россияне не отказывались от туров, а наоборот – призывали "дадим копоти тутанхамонам!". Кроме того, СМИ рассказывали "Уже несколько дней в Каире шли беспорядки. Собравшись вместе и накинув на плечи российские и египетские флаги, отдыхающие отправились с криками "Рос-си-я!" и "Египет для русских!" в город, беспрепятственно рассекала толпы бунтующих египтян"