Между неразвитыми людьми мало уважается неприкосновенность внутренней
жизни. Каждый из семейства, особенно из старших, без церемонии сует лапу в
вашу интимную жизнь. Дело не в том, что этим нарушаются наши тайны: тайны -
более или менее крупные драгоценности, их не забываешь прятать, стеречь; да
и не у всякого есть они, многим и ровно нечего прятать от близких. Но
каждому хочется, чтобы в его внутренней жизни был уголок, куда никто не
залезал бы, как всякому хочется иметь свою особую комнату, для себя одного.
Люди неразвитые не смотрят ни на то, ни на другое: если у вас и есть особая
комната, в нее лезет каждый не из желания подсмотреть или быть навязчивым,
нет, просто потому, что не имеет предположения, что это может беспокоить
вас; он думает, что лишь в том случае, когда бы он был вообще противен вам,
вы могли бы не желать увидеть его вдруг ни с того, ни с сего явившимся у вас
под носом; он не понимает, что может надоедать, может мешать человеку, хотя
бы и расположенному к нему. Святыня порога, через который никто не имеет
права переступить без воли живущего за ним, у нас признается только в одной
комнате, комнате главы семейства, потому что глава семейства может выгнать в
шею всякого, выросшего у него под носом, без его спроса. У всех остальных
вырастает под носом, когда вздумает, всякий, кто старше их или равен им по
семейному положению. То же, что с комнатою, и с миром внутренней жизни. В
него без всякой надобности, даже без всякой мысли залезает всякий за всяким
вздором, и чаще всего не более как затем, чтобы почесать язык о вашу душу. У
девушки есть два будничные платья, белое и розовое; она надела розовое, вот
уж и можно чесать язык о ее душу. " Ты надела розовое платье, Анюта, зачем
ты его надела?" Анюта сама не знает, почему она надела его, - ведь нужно же
было надеть какое-нибудь; да притом, если б она надела белое, то вышло бы то
же самое. "Так, маменька (или "сестрица")". "А ты бы лучше надела белое".
Почему лучше, этого не знает сама та, которая беседует с Анютою: она просто
чешет язык. "Что ты ныне, Анюта, как будто невесела?" Анюта совершенно ни
невесела, ни весела; но почему ж не спросить, отчего то, чего и не видно и
нет. "Я не знаю; нет, кажется, я ничего", - "Нет, ты что-то невесела". Через
две минуты: "А ты бы, Анюта, села, поиграла на фортепьяно", зачем, -
неизвестно; и так далее, целый день. Ваша душа будто улица, на которую
поглядывает каждый, кто сидит подле окна, не затем, чтобы ему нужно было
увидеть там что-нибудь, нет, он даже знает, что и не увидит ничего ни
нужного, ни любопытного, а так, от нечего делать: ведь все равно,
следовательно, почему же не поглядывать? Улице, точно, все равно; но
человеку вовсе нет удовольствия оттого, что пристают к нему.
"Что делать?" Чернышевский
